«Забота о себе» как мировоззренческий концепт: опыты антропопрактики

«Забота о себе» как мировоззренческий концепт: опыты антропопрактики

Период конца XX – начала XXI веков ознаменован обращением философской антропологии к неклассической парадигме. Пришло понимание, что человека нельзя рассматривать как вещь, обладающую далее не разложимыми свойствами, поэтому возник вопрос о неопределимости человека. Как неклассический объект исследования человек обладает невидимой и не фиксируемой внутренней жизнью, которая подчинена своей уникальной внутренней логике и организации. Направленность этого внутреннего потока во многом зависит от самого человека, от того, насколько он владеет опытом антропологической аналитики, насколько способен осмыслять происходящее с ним и направлять свои мысли и поступки в благое русло, насколько он в итоге владеет практикой заботы о себе.

Одним из крупнейших философов XX века, который обратился к неклассической антропологической парадигме, был М. Фуко. Для самого М. Фуко такое обращение – своего рода «концептуальная революция», поскольку до начала 1980-х годов он рассматривает субъекта как пассивный продукт, формируемый под воздействием различных дискурсивных техник. В 1980 году М. Фуко приходит к мысли о том, что наряду с исторически существующими властными дискурсами имеют место исторически фиксируемые «практики себя». И в последние годы жизни М. Фуко развивает тему имманентной конституции субъекта. В рамках этой темы основными концептами становятся «практики себя» и «забота о себе».

Отправной точкой наших размышлений стала работа М. Фуко «Герменевтика субъекта», где он рассматривает эллинистический период как «золотой век культуры себя». Основные моменты анализа Фуко имеют некоторые точки соприкосновения с идеями крупнейших русских мыслителей и обладают сегодня высокой степенью актуальности.

Первое, на чем делает акцент М. Фуко, – это вопрос о соотношении «заботы о себе» и «познания самого себя». В рамках этого соотношения возникают оппозиции: античность и Новое время, духовность и философия, правильное поведение и истинное познание. Забота о себе направлена на достижение некоего идеала, когда сопряжены между собой правильные мысли и поступки, и субъект учреждает себя как субъект правильного этоса в отличие от непрерывных усилий самопознания, свойственных новоевропейскому способу субъективации.

С этим разграничением связан вопрос о доступе субъекта к истине. М. Фуко задается вопросом, можно ли получить доступ к истине, не оплачивая его какой-то жертвой, аскезой, очищением, изменением, то есть не затрагивая самого существа субъекта, и отмечает, что в античности доступ субъекта к истине поставлен в зависимость от нравственной трансформации. Забота о себе и практики себя как раз и направлены на то, чтобы открыть субъекту доступ к истине. Таким образом, речь идет о преобразовании с целью «сообразования с истиной» и обретения некой завершенности. Истина становится синонимична порядку, который привносится не извне, а изнутри.

М. Фуко постулирует мысль о том, что субъект, как он есть, не способен прийти к истине, но истина, как она есть, способна преобразить и спасти субъекта. Нынешняя же эпоха, как пишет Фуко, начинается в тот день, когда оказывается, что субъект, как он есть, может прийти к истине, а истина, как она есть, не может спасти субъекта.

У Ю.М. Лотмана [5] есть интересные наблюдения относительно типа сознания древнерусского человека. Этому типу свойственна мысль, обращенная не к результату, завершению, итогу, а к началу, истоку. Сознание древнерусского человека соотносит себя с этим началом как некой существующей упорядоченностью. В этом смысле прошлое оказывается впереди и выступает в роли направляющего вектора.

Возвращаясь к М. Фуко, отметим, что само понятие «заботы о себе» распадается у него на две части, и появляются два вопроса: о чем именно нужно заботиться (что такое «сам») и что есть забота?

Отвечая на первый вопрос, М. Фуко отождествляет субъекта с формой возвратного местоимения «себя» в отличие от формы личного местоимения Я. Следует отметить, что в античности еще не была поставлена проблема индивидуации. Это отождествление с личной или возвратной формой дает значимую разницу в понимании самой природы субъекта [8]. Личная форма предполагает субъекта как активного деятеля, как центр активности, чья деятельность направлена вовне, в то время как возвратная форма выявляет субъекта, чье действие обращено на самого деятеля. Это совершенно другой вектор активности, в рамках которого как раз и реализуется забота о себе, а конечной инстанцией этой заботы становится душа человека.

Как социальная практика забота о себе, с точки зрения М. Фуко, всегда предполагает Другого. Этим Другим является учитель. Причем учитель – это не тот, кто учит запоминать и просто передает знание. Он участвует в «переустройстве индивида», осуществляет процесс формирования из него субъекта. Но еще более значимыми в трактовке Фуко становятся понятия «истинная речь» и «логос», посредством чего и постигается истина.

Истина, в свою очередь, заключена в точном значении самого слова и являет собой смысл жизни. Логос сообщает полноту, и совокупное собрание отдельных логосов, переданных в процессе обучения, слушания или чтения, становится средством для установления адекватного отношения себя к себе. Эти логосы становятся орудием спасения, оснасткой, снаряжением, которые помогают человеку правильно действовать в любой ситуации и быть готовым к любым событиям.

Такого оснащенного человека М. Фуко сравнивает с атлетом. Его оснастка состоит из услышанных или прочитанных высказываний, слов учителя, слов, обращенных к другим или к самому себе. Все они укореняются в субъекте, «поселяются в голове, в мыслях, в сердце, в самом теле человека» и действуют там сами по себе.

Фактически речь идет о концептуальной смысловой матрице, которой в процессе подобных практик овладевает субъект. Логосы доносят до сознания истину, которую индивид должен освоить, присвоить и сделать матрицей своих действий. Фуко пишет, что это снаряжение вооружает человека должным образом на все случаи жизни, оно позволит отразить всевозможные атаки извне и соответствовать требованиям, выставляемым внешними обстоятельствами. Это целенаправленная подготовка к превратностям судьбы. Важно вовсе не открытие истины самой по себе из глубин сознания; важно знать, какими истинными принципами она снабжает человека и в какой мере он способен воспользоваться этими принципами.

Подготовленный таким образом субъект, удовлетворенный собой, более не будет зависеть ни от кого, кроме самого себя. Но это не имеет ни малейшего отношения к нарциссизму, а сопряжено с внутренним равновесием и достоинством. Подобное снаряжение предохраняет душу, делает ее неуязвимой, возвращает ей покой, а владение собой делает субъекта независимым от его социального статуса и властных полномочий, но и не требует отказа ни от каких публичных обязанностей. Наоборот, забота о себе и практика себя нацелены в первую очередь на то, чтобы как можно точнее определить то место, которое человек занимает в мире, и осмыслить те связи, в которые он включен. Необходимые самоограничения идут не извне, а изнутри и связаны с «непрестанным мысленным состоянием себя перед собой». Это и есть, с точки зрения Фуко, «искусство жизни». И здесь затронута проблема самостояния, к которой неоднократно обращались русские мыслители. Для А.С. Пушкина, например, самостояние было «залогом величия» человека. И. Ильин связывал его с духовным самосознанием русского народа и традициями русской православной культуры, которая является мощным живительным корнем, питающим нацию. Это ощущение твердости и уверенности человека, стоящего на земле, не подверженного жестоким ветрам перемен, идущего своей собственной единственной дорогой. У М. Фуко основа самостояния – это «непрестанное мысленное состояние себя перед собой».

Последнее, на чем хочется остановиться, – вопрос о степени распространенности подобных практик заботы о себе в обществе. М. Фуко показывает, как исторически происходит расширение этих практик, и фактически они становятся уделом каждого. Они касаются не только молодых людей, но и любого члена общества, следовательно, призваны не только формировать, но и исправлять. Они направлены на осознание собственных изъянов и стремление от них избавиться. Они помогают пересматривать, переделывать себя, возвышая себя над собой. Субъект, таким образом, становится одновременно больным и врачом, заботящимся о себе и исцеляющим себя. И эта практика обладает протяженностью длинною в жизнь.

М. Фуко подчеркивает, что, если человек еще не начал заботиться о себе, он пребывает в состоянии stultitia (то, что противоположно практике себя). Он открыт всем веяниям в том смысле, что позволяет свободно заполнять себя всему, что может войти в него извне. Он не умеет разглядеть истины, позволяет всем впечатлениям проникать в его душу. Вследствие этого он растекается и рассредоточивается во времени, и в итоге позволяет утекать жизни.

Этим описанием Фуко вполне можно охарактеризовать современного человека. Скорость смены событий в обществе настолько высока, что смыслы не успевают осесть в сознании, не успевают стать осознанными, они так и остаются неизвлеченными. Высокий ритм жизни лишает человека напряжения воли, внутренней работы, лишает практики духовной заботы о себе, которая требует усилий и времени. Человеку, уснувшему глубоким и сладким сном, погрузившемуся в виртуальные миры не слышны и не страшны никакие «оводы».

Фуко пишет о значимости Учителя, который опосредует формирование субъекта, и о той оснастке логосами, которая охраняет душу человека в течение всей жизни. А фигура Учителя всегда предполагает фигуру Ученика и само ученичество как определенную жизненную позицию в рамках духовного становления. Ученичество как мировоззренческая установка коренным образом отличается от установки потребительства. Это разное отношение к природе, к миру, к жизни, к Другому. С точки зрения потребителя, мир и Другой – это ресурс, который можно и нужно использовать. Здесь нет Встречи, нет проникновения, понимания. Мир – это Оно (в терминологии М. Бубера), с которым нет контакта, нет со-бытия, нет внутреннего напряжения.

В последнее время многие ученые обращаются к исследованию феномена события и событийной общности. В частности, к этой проблеме обращается французский философ Ален Бадью. Событие, с точки зрения А. Бадью, – это то, что заставляет проявиться возможности, которая была невидимой или даже немыслимой. Но все зависит от того, как будет подхвачена, проработана, встроена в опыт и развернута эта возможность. Этот процесс А. Бадью называет «процедурой истины». Событие создает возможность для этой процедуры, но без внутренней работы оно не состоится.

С этой точки зрения А. Бадью рассматривает отношения Я – Другой. Его интересует пространство «со-общего», которое может возникнуть лишь постольку, поскольку люди схвачены Идеей, включены в процедуру истины и тем самым становятся субъектами события. А. Бадью подчеркивает важную мысль: включиться в событие – значит отделиться от своей маленькой личности, преодолеть свое аффективное и интеллектуальное эго, выйти за пределы своего нарциссизма.

Описывая, например, опыт любви, А. Бадью утверждает, что субъект любви – это не он и она, это то, что в нас преодолевает и координирует одно с другим, никогда не образуя слияния. Каждый пытается организовать свой опыт так, чтобы он был встроен в нечто иное; никто не является единственным мерилом любви. Именно поэтому любовь не сводится к психологии любящих, она разбивает нарциссическое единство каждого и открывает его опыту мира. Это опыт двоих, поэтому автор называет любовь «сценой Двоицы», где мир испытывается вдвоем. В этом смысле любовь – это созидание различия, принимаемого в качестве уникального пути.

Участвуя таким образом в событии, человек преодолевает внутреннее напряжение, становится творческим существом и растет над самим собой. Событие влечет за собой вереницу выборов, размышлений, ожиданий, исправлений. По словам А. Бадью, «быть готовым к событию – значит быть в субъективном расположении, позволяющем признать новую возможность… Готовить событие – значит быть расположенным его принять…, быть в таком состоянии духа, в котором порядок мира, господствующие силы не обладают абсолютным контролем над возможностями»1 . Здесь мысли А. Бадью во многом пересекаются с мыслями М. Фуко, но возникает ряд вопросов: насколько современный человек готов включиться в «процедуру истины», насколько он способен принять событие и какова та аксиологическая и смысловая матрица, посредством которой он будет участвовать в событии.

Обвал ценностей и трансформация смыслов, которые произошли в сознании русского человека за последнее столетие, безусловно, сказываются на готовности человека быть участником со-бытийного общества. Серьезные изменения произошли и в самом лингвокультурном поле «духовность» [3]. Этот концепт всегда являлся основополагающим в картине мира русского человека, и излишне говорить о том, что в рамках православной русской культуры практика заботы о себе в том смысле, в котором ее описывает М. Фуко, являлась основополагающей.

В советский период эта картина оказалась расколотой. Исторически складываются два направления в понимании духовности: религиозное и светское. Происходят трансформации и в самом семантическом ядре концепта «духовность», выхолащиваются базовые культурные смыслы, происходит подмена понятий, значительный пласт лексики, связанный с традиционными духовными ценностями, вообще выходит из оборота. Духовность начинает осмысляться в терминологии нравственности, интеллектуального и профессионального развития.

Несмотря на то, что в постсоветский период меняется культурная парадигма, и общество вновь обращается к традиционным христианским ценностям, общая дискурсивная матрица способствует искажению основополагающих концептов, таких как любовь, целомудрие, смирение, терпение, соборность и других. Дискурсивной оппозицией этим понятиям выступают лидерство, личные достижения, освоение, экспансия и т.д. Человек-лидер, человек-деятель, эго-человек направлен вовне. Ему некогда и не интересно заниматься практикой себя. Его забота о себе находится совершенно в другом смысловом поле. Он потерял свое ядро, его центр оказывается пустым, распавшимся, поэтому он все время стремится к границам и выходу за эти границы, где меняются признаки самого его существования. Он требует новых острых ощущений, экстрима, но никогда не может насытиться, и от этого впадает в скуку. Со смещенным центром он хаотично движется, не понимая своего пути. Из его сознания совершенно ушла мысль о двойственной природе человека, мысль, которая всегда была свойственна русской литературе и философии, где всегда поднималась проблема «двойной бездны».

Устремление к границам «верхней бездны» осуществляется в духовных практиках, созданных мировыми религиями, в частности в христианских исихастских практиках, где реализуется «размыкание» человека в бытии, выход в пространство Иного и соединение энергий человека с энергиями этого пространства [8].

Провалу в «нижнюю бездну» способствует эпоха тотального потребления и Виртуального Человека, для идентичности которого характерна «недоактуализованность» [9], а также обилие новых антропологических трендов, влекущих за собой потерю человеком связи с окружающим миром.

Тем не менее каждый человек являет собой некую точку сборки и всегда занимает определенную ступеньку лествицы. У него всегда остается свобода выбора: куда шагнуть в следующий момент, быть для себя «врачом» или «палачом». Именно непрестанная забота о себе как практика способствует развитию и духовному продвижению человека к верхним границам. Это продвижение, как пишет Ю.М. Лотман [5], есть продвижение «Я» к «Я». От «Я», выраженного личным местоимением и обозначающего сущность человека как такового, к «Я» как имени собственному, не имеющему множественного числа и не отчуждаемому от единственной и незаменимой человеческой личности.

Лотман утверждает, что структура «Я» – один из основных показателей культуры. «Я» как местоимение гораздо проще по своей структуре, чем «Я» как имя собственное. Последнее – уже не просто очерченный языковой знак.

Такое продвижение от «Я» к «Я» мы находим, например, в одном из героев романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» Иване Николаевиче Поныреве, пишущем под псевдонимом Бездомный. Это единственный герой, который присутствует в романе от первой до последней страницы. Символическое значение псевдонима разворачивает перед нами пространство «ложного дома» как в материальном (общие кухни, коридоры, где исчезают, улетают, пропадают люди), так и в духовном (опыт заблудившейся души) смысле. М. Булгаков показывает, как посредством многочисленных Встреч, в процессе «процедуры истины» (в терминологии А. Бадью), в напряженной внутренней работе происходит постижение некой Идеи и внутренняя трансформация личности. Неслучайно в конце романа М. Булгаков называет своего героя «учеником», подчеркивая значимость мотива ученичества.

Таким образом, практика заботы о себе является неотъемлемой и необходимой частью внутренней жизни человека. Она заставляет его работать в «обратно-вертикальном» направлении, то есть мыслить самого себя со стороны, мыслить себя в прошлом как настоящем и в отрыве от актуальной реальности, а способность осваивать глубинные конструкции собственного существования, которое неразрывно связано с Абсолютным целым, формирует духовно-практическую компетенцию человека [2]. Формирование такой компетенции трудоёмко и длительно во времени, но только таким образом возможно достижение самостояния.

У М. Хайдеггера в «Проселке» символом крепости, фундаментальности, медлительности и постепенности роста является образ дуба, разговаривающего с проселочной дорогой. «Сам же дуб, – пишет М. Хайдеггер, – говорил о том, что единственно на таком росте зиждется все долговечное и плодотворное, о том, что расти означает – раскрываться навстречу широте небес, а вместе корениться в непроглядной темени земли; он говорил о том, что самородно-подлинное родится лишь тогда, когда человек одинаково и по-настоящему готов исполнять веления превышних небес, и хоронится под защитой несущей его на себе земли». 

Таким образом, забота о себе – перспективный для человеческой мысли концепт, который во многом способствует формированию мировоззрения.


Литература:

  1. Бадью А., Тарби Ф. Философия и событие. М., 2013. – 192 с.
  2.   Волкова В.О. Постнеклассическая аналитика концепции внутренней жизни человека // Вестник НГТУ им. Р.Е. Алексеева. Серия «Управление в социальных системах. Коммуникативные технологии». 2014. № 1. Н. Новгород: НГТУ, 2014. – С. 13-18.
  3.   Гостева И..В. Динамика лингвокультурного поля «духовность» в русской языковой картине мира: 1981 – 2008 гг.: автореферат дисс. … к. филол. наук: 10.02.01. – Челябинск, 2009. – 25 с.
  4.   Гро Ф. О Курсе 1982 года // Фуко М. Герменевтика субъекта: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1981 – 1982 учебном году. СПб.: Наука, 2007. – С. 549-596.
  5.   Лотман М. Ю. Семиосфера. СПб.: Искусство – СПб, 2000. – 704 с.
  6.   Фуко М. Герменевтика субъекта: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1981–1982 учебном году. СПб.: Наука, 2007. – 677 с.
  7.   Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. – М.: Гнозис, 1993. – С. 368-371.
  8.   Хоружий С.С. Последний проект Фуко // bookfi.org
  9.   Хоружий С.С. Человек: сущее, трояко размыкающее себя // Институт синергийной антропологии. Библиотека. senergia-isa.ru
Количество показов: 939